Текст 4.4
Основания и формы представленности
открытого кризиса в психологии
Практически с момента становления научной психологии (1879 г., открытие В. Вундтом экспериментальной лаборатории в Лейпциге) в ней отмечаются кризисные явления. С момента осознания психологии как самостоятельной области знания начались споры о ее предмете и методе.
«Метод интроспекции (букв.: смотрения внутрь) был признан не только главным, но и единственным методом психологии, пишет Ю.Б. Гиппенрейтер: – Я хочу подчеркнуть казалось бы, кристальную ясность и строгость выводов психологии того времени относительно ее метода. Все рассуждение заключено в немногих коротких предложениях: предмет психологии – факты сознания, следовательно, изучать их можно методом интроспекции и никак иначе».
Выдвижение на первый план сознания было связано с ощущением и пониманием человеком себя как «Я», личности, обладающей желаниями, волей, способной самостоятельно, без поддержки Бога, жить, действовать, мыслить. По мере созревания и развития такой самостоятельный человек должен был согласовывать новые представления о себе со старыми, аналогично подобное согласование было необходимо, когда человек попадал в принципиально новые ситуации (вел себя неожиданно для самого себя), сталкивался с новыми людьми, отождествлял себя с ними и т.д. Сознание как ясная, истинная инстанция личности, совмещающая функции отображения и разума, берет на себя задачу осуществлять в личности все подобные синтезы. Сознание постоянно фиксирует несоответствие «Я» самому себе, осмысливает его с точки зрения другой инстанции «Я», т.е. разума.
Психология, начиная с известной школы Вундта, пыталась построить себя как точная, естественная наука, как наука опытная, экспериментальная. С введением в психологию эксперимента (чем была задана парадигма), считает Ю.Б. Гиппенрейтер, психология оформилась в самостоятельную науку.
Итак, психология – наука, объектом ее изучения является внутренняя, сознаваемая жизнь человека, основной метод – интроспекция. Кажется все прекрасно; но одно дело – выдвинуть программу научного исследования, программу построения новой науки, другое – их реализовать. Кроме того, нужно придерживаться ряда методологических принципов: например, результаты экспериментов должны быть воспроизводимы (относительно времени, у разных экспериментаторов, для определенных условий); должны быть установлены причинно-следственные отношения; все полученные знания – объективны; другими словами, исследователь выполняет ряд конвенционально контролируемых процедур (измерение, сравнение, преобразование и т.д.), отсекая все субъективные «знания», например свои переживания, образы.
Оказывается, что идеальные объекты, которые выделили психологи, так называемые элементы (атомы) сознания (отдельные ощущения, чувственные тона и т.д.), не позволяют построить теорию, хоть как-нибудь удовлетворительно описывающую наблюдаемые явления психики; далее, результаты эксперимента невоспроизводимы, знания необъективны.
«Результаты интроспекции, – пишет Ю.Б. Гиппенрейтер, – не совпадали не только у различных авторов, но даже иногда у одного и того же автора при работе с разными испытуемыми… психологи стали находить такие содержания сознания, которые никак не смогли быть разложены на отдельные ощущения или представлены в виде их суммы… систематическое применение интроспекции стало обнаруживать нечувственные, или безобразные, элементы сознания, например, «чистые» движения мысли, без которых, как оказалось, невозможно достоверно описать процесс мышления».
Вскоре внутри психологии сознания начался кризис (критика метода) и в 1 четв. 20 в. она перестала существовать.
Из споров по поводу метода родился бихевиоризм, который настаивал на объективном методе и в качестве предмета психологии заявил поведение.
Вдумчивые психологи усомнились в идее интроспекции, но не в самой программе построения психологии как естественной науки. Напротив, казалось, что достаточно отбросить метод интроспекции, поставив задачу выявления причинно-следственных отношений, стремиться к получению объективных знаний (интроспекция теперь стала пониматься как субъективная процедура), реализовать в психологии естественнонаучный эксперимент, – и программа будет выполнена. Подобное понимание ситуации предопределило и способ разрешения первого кризиса, возникшего в научной психологии: во-первых, идею интроспекции заменили другими идеями (разные психологи трактовали сущность психики по-разному), во-вторых, старались более строго реализовать в психологии принципы естественнонаучного изучения. Одним из первых здесь был Джон Уотсон, зачинатель нового направления. Он писал: «Во втором десятилетии нашего века, то есть спустя немногим более тридцати лет после основания научной психологии, в ней произошла революция: смена предмета психологии. Им стало не сознание, а поведение человека и животных. (…)… психология должна отказаться от субъективного предмета изучения, интроспективного метода исследования и прежней терминологии. Сознание с его структурными элементами, неразложимыми ощущениями и чувственными тонами, с его процессами, вниманием, восприятием, воображением – все это только фразы, не поддающиеся определению». Уотсону казалось, что объективным является то, что мы наблюдаем не внутри себя, а со стороны. Это первая характеристика поведения. Вторая следовала из приверженности Уотсона к физиологическим идеям рефлексологии (в частности, он обращается к работам И.П. Павлова и В.М. Бехтерева по изучению безусловных и условных рефлексов), попытки представить поведение в логике причинно-следственных отношений. Причиной, считал Уотсон, является стимул – внешнее воздействие, внешняя ситуация, а следствием – реакция, то есть ответ на воздействие или ситуацию. Соотношение S-R Уотсон назвал единицей поведения; перед новой психологией он ставит следующие цели: «выявить и описать типы реакций, исследовать процесс их образования, изучить законы их комбинаций, то есть образование сложного поведения» с тем, чтобы в конечном счете «по ситуации (стимулу) предсказывать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключить о вызвавшем ее стимуле, то есть по S предсказывать R, а по R заключать о S». Нетрудно заметить, что установка на предсказание поведения вполне соответствует инженерной точке зрения: инженер тоже стремится предсказать в форме расчета поведение интересующего его природного объекта.
На 2 линии споров по поводу метода возник психоанализ, который основывается на идее о том, что поведение человека определяется не только и не столько его сознанием, сколько бессознательным, к которому относятся те желания, влечения, переживания, в которых человек не может себе признаться и которые поэтому либо не допускаются до сознания, либо вытесняются из него, как бы исчезают, забываются, но в реальности остаются в душевной жизни и стремятся к реализации, побуждая человека к тем или иным поступкам, появляясь в искаженном виде (например, в сновидениях, творчестве, невротических нарушениях, фантазиях, оговорках и др.). В психоанализе был разработан ряд методов выявления бессознательных аффективных комплексов: метод свободных ассоциаций и метод анализа сновидений, ассоциативный эксперимент.
На 3 линии споров родилась гештальтпсихология. Некоторые психологи, критикуя интроспекционизм, пошли другим путем. Например, М. Вертгеймер, лидер новой школы, исходил из следующих наблюдений и гипотез. Во-первых, наблюдения показали, что во многих случаях, хотя элементы сознания менялись, их структура (форма, целостность, конфигурация) оставались неизменными. Так, в мелодии можно изменить каждый звук (при смене тональности), тем не менее мелодия останется той же; мелодия только начинает звучать, все звуки и тона еще впереди, а мы уже знаем и переживаем ее циклом. Во-вторых, гештальтпсихологи (В. Келлер, К. Коффка, М. Вертгеймер) не верили, что сознание можно разбить на атомы (элементы) и затем собрать опять из этих атомов. Они полагали, что напротив, сознание, психика целостны, оперируют целостными образами, структурами, формами. Эти образования (гештальты) М. Вертгеймер определял так: «Имеются целостности, чье поведение не детерминируется поведением индивидуальных элементов, из которых они строятся, но где сами частные процессы детерминируются внутренней природой целого».
Мы видим, что ситуация изменилась: да, психология – это наука, но что является объектом ее изучения – сознание, поведение (система реакций по Уотсону), бессознательный пласт психики или гештальты?
Впрочем, чуть ли не сразу игру усложнил еще один фактор: мало того, что психологи по-разному трактовали психику человека, они по-разному понимали и природу науки, природу научного познания. Особенно показателен здесь пример школы Курта Левина. Этот психолог не только предложил еще одну трактовку психики, в некотором смысле близкую к гештальтской, а именно понятие «динамического поля», в котором каждый пункт взаимодействует с другими и где изменение напряжения в одном из пунктов немедленно порождает тенденцию к устранению этого напряжения и восстановлению динамического равновесия, но и наметил новое понимание психологической науки.
Сравнивая в одной из своих статьей аристотелевский и галилеевский способы мышления, К. Левин приходит к следующей схеме развития научного познания: если донаучный, аристотелевский, способ характеризуется тем, что изучаемым объектам приписываются внутренние, имманентные, силы и цели (тела стремятся к центру земли, огонь – вверх и т.д.), а также устанавливается иерархия (негомогенность) разных природных явлений (например, движение земных и небесных тел происходит по разным законам, то научный, галилеевский, способ, во-первых, устраняет иерархию и негомогенность, во-вторых, устраняя имманентные силы и цели, заменяет их внешними причинами общего свойства, которые описываются такими параметрами, как время, пространство, импульс, сила и т.д. Реализуя идею галилеевской механики в психологии, К. Левин приходит к идее «динамического поля». Для Левина «поле» – это структура, в которой совершается поведение. Она охватывает в нераздельности мотивационные устремления (намерения) индивида и существующие вне индивида объекты его устремлений.
Сам по себе этот ход естественен: наше поведение действительно определяется не только нашими потребностями и желаниями, но и возможностями их реализации (более широко – жизненной ситуацией, в которой мы находимся). Другое дело, что эта идея была облечена К. Левином в физическое и даже математические «одежды». Так, для обозначения «психологических сил» вводятся математические векторы, с помощью которых изображались «психологическое движение», «локализация целей», «барьеры» на пути к ним и т.д. По теории К. Левина, индивид действует в определенной среде. Одни ее районы притягивают, другие – отталкивают. Это качество объектов Левин назвал «валентностью» (положительной или отрицательной). «Валентный» район является центром силового поля. При позитивной валентности все силы являются центром силового поля. При позитивной валентности все силы устремлены к данному району, при негативной – от него. Среда заряжена «плюсами» и «минусами», направляющими «локомоции» личности. Что касается самой личности, то она предстала в концепции Левина в идее «систем напряжения».
Перед глазами встает образ физического поля или механизма, основанного на действии такого поля. Именно описание психического механизма и является, по мнению П.Я. Гальперина, основной задачей психологической науки. «Наука, – пишет он, – изучает, собственно не явления, а то, что лежит за ними и производит их, что составляет «сущность» этих явлений, – их механизмы… Есть еще один аспект вопроса о предмете психологии, который сразу обнаруживает его насущное практическое значение, и не «вообще», а для всякого психологического исследования, не только теоретического, но и практического. Это вопрос о том, что составляет механизмы психологических явлений и где эти механизмы следует искать. Понятно, что, только зная эти механизмы, можно овладеть предметом в большей мере, чем позволяют опыт и практика, не вооруженные теорией; понятно и то, что всякое психологическое исследование должно быть направлено на изучение механизма психических явлений». Это четкое рассуждение явно навеяно установкой построить психологическую науку по образцу физики, а психологическую практику – по образцу инженерии. Так же, судя по всему, рассуждал и К. Левин, но П.Я. Гальперина не устроил механизм К. Левина, он выделил в психике другой механизм – ориентировочную деятельность.
Итак, на арену вышли еще два объекта изучения – «теория поля» и «ориентировочная деятельность», а также иное понимание психологической науки, которое позднее получило название «гуманитарного подхода».
|