Поиск

Глава 7

Дом, поселение, крепость

До последнего времени тагарская культура была представлена в основном по материалам погребальных комплексов. Это особенности их архитектуры, обряд погребения, керамика, многочисленная группа предметов вооружения, искусства, надкурганных писании и т. д. Научная значимость и ценность этих источников бесспорна, они раскрывают многие стороны содержания татарской культуры, территорию ее распространения, хронологию, периодизацию, основное содержание хозяйственной стороны, мировоззренческие аспекты. Однако среди материалов татарских курганов неизвестны предметы конской сбруи, серпы, бронзовые котлы, нет зернотерок и многих других артефактов, сопровождавших человека того времени в обыденной повседневной жизни. Вряд ли можно определить по материалам погребений особенности хозяйства, состав татарского стада, устройство жилищ, особенности быта. В 60-80 годы XX в. в Ачинско-Мариинской лесостепной зоне, а затем и в южных районах ареала татарской культуры было открыто и обследовано около двухсот поселений татарского и переходного тагаро-таштыкского времени. Раскопки Шестаковского городища, поселений Утинка, Третьяковское, Староайдашинское, Косоголь, Темра и других в степных и лесостепных районах Сибири позволили более объективно подойти к реконструкции бытового содержания культуры. Культура татарских поселений представлена тремя основными типами:

1. - постоянные поселения, характеризующиеся мощным и насыщенным культурным слоем, наличием следов от жилищ и загонов для скота, прилегающими землями, пригодными для культивирования зерновых, много-численным земледельческим инвентарем и костными остатками домашнего скота;
2. - укрепленные городища, характеризующиеся наличием первобытных форм фортификации;
3. - летниками, или временными стоянками пастухов, отгонявших на летние пастбища стада.

Существовали также и сезонные поселения металлургов у мест добычи и обработки сырья.

Характеристика постоянных поселений, их жилищ и инвентаря свидетельствует о прочной оседлости их обитателей. При знакомстве с тагарскими поселениями обращает, прежде всего, на себя внимание топография их расположения. В лесостепной зоне они располагаются преимущественно у обширных пойменных долин, удобных для возделывания земли и требующих незначительного дополнительного орошения. Нами установлено, например, что площадь прилегающих к поселениям посевных угодий приблизительно равнялась 6-9 га. Так, культивируемый в тагарское время участок поймы р. Кии у Шестаковского городища составлял около 7 га. Полив этой площади производился от двух стекавших в пойму ручьев и, очевидно, из отводных каналов, проложенных от самой реки. Свидетельством орошаемого земледелия в Хакасско-Минусинской котловине, как уже отмечалось, была хорошо организованная, сложная и трудоемкая сеть оросительных каналов. Исследованию древних оросительных систем Южной Сибири посвящен был ряд работ известного хакасского археолога Я.И. Сунчугашева. В археологических находках с поселений доля зернотерок и другого инвентаря, связанного в той или иной мере с земледелием или переработкой его продуктов, составляет около 30% от общего числа всех находок. В остеологическом материале к рубежу нашей эры (переходное тагаро-таштыкское время) на поселениях заметно возрастает процент костей овцы, козы и лошади, что связано, видимо, с общим процессом возрастания к этому времени роли коневодства и овцеводства у кочевников в степях Центральной Азии.

Раскопки поселений позволили конкретизировать и картину по тагарским жилищам. Их сопоставление с этнографическими данными и наскальными изображениями определили картину основных видов жилых построек тагарского времени Сибири, их конструктивные и бытовые особенности. Ведущим типом тагарских жилых строений на юге Сибири был четырехугольный сруб с одним или двумя открытыми очагами и примыкающими к ним хозяйственными комплексами. Эти строения различались в основном размерами и незначительными конструктивными деталями. Известны также и каменные жилища, по своей форме и планиграфии повторяющие деревянные (Лобик, Утинка). Обращает на себя внимание и такой факт. В большинстве поселений одновременно со срубовыми или каменными постоянными жилищами бытовал и более легкий их вид - конические жилища типа чума [70].

Разнотипность жилых поселков была обусловлена, по мнению автора, прежде всего сохранением в культуре традиционного оседлого комплексного хозяйства, в котором значение доли земледелия, ремесла и промыслов не расходилось заметно с ролью скотоводства в общей картине хозяйства. Например, Г.Е. Марков, отмечая причины возникновения кочевничества, писал: «В местах, где неблагоприятные факторы (ухудшение условий земледелия, отгонного скотоводства) проявлялись в меньшей мере, где существовали устойчивые источники воды, хорошие земли, пригодные для обработки, и удобные пастбища, там комплексное хозяйство сохранялось еще долгое время...» [71].

Неоднозначной, а иногда полной драматизма была и социально-политическая история тагарских племен. О военной деятельности и связанной с ней социально-структурной организацией свидетельствует не только большое количество оружия, его техническое и художественное совершенство, но и наличие укрепленных поселений (городищ) и временных укрепленных убежищ, сооружаемых на случай военной опасности около постоянных поселений. Укрепление поселений оборонительными сооружениями и их распространение, очевидно, относится к середине тагарской эпохи (подгорновскому этапу), когда на сравнительно небольшой территории распространения культуры резкий рост народонаселения приводит к так называемому демографическому взрыву, что отмечается многими исследователями. Быстрый рост численности населения вызвал интенсивные процессы социализации (расслоения) внутри тагарских племен, а также обострил борьбу между племенами за удобные для обитания территории. Кроме того, рост численности населения, в основе которого лежала усилившаяся к рубежу нашей эры миграция, приводил к военным столкновениям с соседями, особенно на северо-западных и западных границах. Это нашло отражение в характере поселений приграничных районов распространения культуры. Здесь, рядом с существовавшими поселениями, стали возводить на первых порах небольшие укрепления - убежища на случай военной опасности. В более позднее время к рубежу подгорновского и сарагашенского этапов тагарской культуры (IV-III вв. до н.э.) возводятся оборонительные сооружения (вал, ров) уже вокруг всего поселения.

Интерес к городищам в археологическом изучении Сибири не нов и имеет свою историю. Известно, что Г.П. Сосновским в 20-е годы была предпринята попытка типологизации приенисейских городищ, им были обобщены данные о 25 памятниках Минусинского, Ачинского и Енисейского уездов. Он разделил городища на виды, но их хронология и культурная принадлежность остались неопределенными, не было подробного анализа оборонительных сооружений, не учтены их планиграфия и топографические особенности. Сосновским не были приняты во внимание наиболее ранние формы укреплений, очевидно, известные и в те годы в Верхнем и Среднем Причулымье. Однако уже сам факт проявленного исследователем интереса к этому виду памятников и попытка их систематизации на заре становления сибирской археологии является свидетельством актуальности поставленной проблемы.

В 1931 г. В.Г. Карцевым проводятся раскопки первого Ачинского городища. Сравнивая эти материалы с данными Ладейского и Ермолаевского городищ, он датировал его VIII-VI вв. до н.э., т. е. временем ладейской культуры, выделенной в ачинско-красноярской лесостепи в 30-е годы [72]. Г.А. Авраменко, проведя повторное исследование обоих Ачинских городищ в 1956-59 гг., пришел к выводу о необходимости пересмотреть датировку этих памятников, что было вызвано появившимися к тому времени разработками по хронологии таштыкской культуры (они были отнесены этим исследователем к таштыкской культуре). В 30-х годах С.В. Киселeв, Л.А. Евтюхова, В.П. Левашова в своих исследованиях обратили внимание на городища как важный в скифо-сибирской археологии вид памятников. В 1931 году было обследовано древнее тагарское укрепление в степи, в 4 км юго-западнее с. Усть-Ерба. Это укрепление в плане имело округлую форму диаметром около 200 м. Никаких признаков других сооружений на площади укрепления обнаружено не было. С.В. Киселeв не без основания считал, что Усть-Ербинское укрепление не служило местом постоянного обитания, но являлось временным убежищем для окрестного населения, жившего поселками иного типа. Аналогичное по форме и характеру укрепление (городище) было обследовано Киселeвым и Евтюховой в 1932г. в Ининской степи у села Тесь. Это укрепление, по их мнению, тоже служило убежищем на случай военной опасности. Тогда же Киселeвым были обследованы сторожевые укрепления в районе древней «Чудской канавы». Они окружены были валами и рвами, имели округлую форму, но по площади были гораздо меньшими, чем Усть-Ербинское. В тот же период им были открыты Троицкие городища в Хакасии. В 50-е годы эти памятники подробно были обследованы Л.Р. Кызласовым. Исследователи были единодушны в определении хронологии и функционального назначения этих укреплений. Они видели прямую аналогию между Троицкими и Усть-Ербинскими городищами и предполагали, что укрепления служили местом для укрытия от нападения неприятеля. В 60-е годы материалы по этому виду памятников пополнились в результате археологических поисков Н.В. Нащокина в Верхнем и Среднем Причулымье. Именно эти лесостепные районы Сибири, непосредственно контактирующие с лесным Приобьем, оказались местом наибольшей концентрации городищ и временных убежищ в тагарскую эпоху, особенно в ее второй половине.

Дальнейшее исследование тагарских поселений, их классификация и всесторонний анализ всего доступного материала связаны были до 80-х годов с работами автора. Основные результаты нашли отражение в совместной с А.И. Мартыновым монографии [72]. Опираясь на работы прошедших лет и результаты собственных многолетних исследований, автор проанализировал основные признаки городищ, отметил особенности их географии, топографии, проследил изменение функций этого вида памятников во времени.

В целом городище можно определить как тип поселения, обладающий ярко выраженными оборонительными функциями (наличие определенных видов фортификации). Они составляют единую группу (тип) в системе археологических комплексов скифо-сибирского времени, с присущими только им признаками: особенности топографического расположения, планиграфия, наличие и форма оборонительных сооружений, характер внутренних сооружений и их сочетание с другими постройками, обеспечивающими повседневную жизнедеятельность, культурный слой и т. д. Городища Сибири скифо-сарматской эпохи можно разделить на два вида:

1. - временные убежища, которые сопутствовали постоянным поселениям;
2. - городища более позднего времени (начала гуннского), которые объединили в себе оборонительную и жилищно-бытовую функции.

Появление городищ-убежищ и последующее укрепление постоянных поселений с целью придания им оборонительных функций связано, прежде всего, с процессом интенсификации в освоении северозападных регионов тагарской ойкумены. Структурно-функциональные характеристики городищ показывают, что процесс интенсивного освоения названных регионов был неоднозначен и часто приводил к военным столкновениям. Тем самым городища приобретают роль форпостов, очерчивающих тагарский этнос на их стыке с лесными племенами Притомья и Приобья. Наиболее ранние формы фортификаций городищ первого вида представлены в Верхнем и Среднем Причулымье. В 1987 г. автором было проведено обследование Больше-улуйских городищ, а также прилегающих к ним районов. Обнаружен был ряд тагарских поселений с хорошо сохранившимся культурным слоем. Исследования показали несомненную связь городищ с вновь открытыми поселениями. Свидетельство этому - выбор места расположения городищ, характер и формы оборонительных сооружений, повторяющих по архитектуре и методам сооружения постройки на поселениях, а главное - наличие археологического материала, свидетельствующего об их одно-временном существовании, взаимо связанности и однокультурности. Это единство подтверждается и данными Н.В. Нащекина, в которых, в частности, отмечается связь Березовского городища на реке Чулым и соседствующего с ним селища Берeзовка. На последнем было отмечено 12-15 ям округлой формы диаметром 8-10 м. При раскопках в них найдено было 12 керамических сосудов, подтверждающих время существования этого селища [73].

Рядом с Берешским поселением (Шарыповский район Красноярского края) автором в 80-х годах было обнаружено древнее укрепление, представлявшее собой сильно оплывшее дугообразное сооружение из плитняка, которое концами упиралось в край крутого обрыва. Это еще один пример, когда обитатели долговременного постоянного поселения вынуждены были возвести это трудоемкое оборонительное сооружение на скальных выходах у края обрыва, недалеко от места постоянного проживания (поселения). Теперь уже с полной определенностью можно говорить о принадлежности к тагарской культуре всего Берешского археологического комплекса, включавшего в себя поселение, курганный могильник и городище-убежище. Данные по рассмотренному виду городищ дают основания для их характеристики как памятников особого вида, имевших свое место в системе типов поселенческих комплексов тагарской культуры. Городище-убежище с валом, рвом и постройками, с характерными чертами (помещения-укрытия, помещения для хранения запасов продовольствия, воды и др.) на нем - это одна из наиболее ранних форм тагарской фортификации, которая была характерна для северозападной периферии культуры. Их возникновение связано было с под-горновским этапом существования тагарской культуры.

Городища второго типа, появившиеся в более позднее время тагарской эпохи, можно встретить на всей территории лесостепного района Южной Сибири, где существовала тагарская культура в V-II вв. до н.э. Известные по архивам и литературе данные В.Г. Карцева о приенисейских городищах (Ладейское, Ермолаевское), Г.А. Авраменко об ачинских, материалы автора о Шестаковском городище и других позволяют определить их общие черты, установить хронологию. Главное, чем отличались эти городища от рассмотренных выше,- их постоянный жилой характер. К середине тагарской эпохи возрастает общекультурная активность, которая связана была, прежде всего, с демографической ситуацией в культуре и в скифо-сибирском мире в целом. Это побудило объединить оборонительные и жилищно-бытовые функции на основных тагарских поселениях региона. Городища этого типа имеют довольно мощный культурный слой, обильно насыщенный культурными остатками. И, что самое главное, на каждом из них имеются следы жилищ с прилегающими к ним хозяйственными комплексами. В отличие от городищ-убежищ (первый тип), топография расположения вторых не была так строго обусловлена особенностями рельефа местности как основополагающего фактора при обеспечении безопасности. Теперь укрепляются поселения по всему региону. В число основных элементов их фортификации входил вал, сооруженный по всему периметру поселения. В наиболее опасных направлениях (местах) к валу с наружной стороны примыкал ров. При раскопках Шестаковского городища автором были выявлены конструктивные особенности окружавшего городище вала. Он представлял собой не просто земляную насыпь, возведенную вокруг поселения, а сооружение, по гребню которого были установлены столбы. С внутренней и внешней сторон вал был укреплен частоколом. Конечно, в отдельных случаях не исключалось и использование рельефа местности с целью обеспечения большей надежности обороны. Например, обследование городища Селиваниха показало, что примыкавший с северной стороны овраг был в полной мере использован в целях защиты этого направления. Прилегающий к городищу край оврага в древности был круто зачищен, а верхняя часть углублена.

Рассмотренные городища позволяют выделить практико-бытовые, орудийно-вещевые и орудийно-оборонительные ценности тагарской культуры, формы хозяйствования ее носителей. Главными здесь были скотоводство в пастушеских и отгонных формах, сосуществовавшее с пойменным земледелием в северо-западных регионах и поливным - в южных. Особенностью культуры, определяющей ее своеобразие, был высокий уровень бронзолитейного производства. Широкий ареал распространения тагарских бронз (оружие, бронзовые котлы, предметы искусства и др.) свидетельствует о том, что продукция бронзолитейного производства была предметом широкого обмена не только с ближайшими соседями.

В предметах быта и украшениях сохранялся традиционный звериный стиль. Заметный количественный рост памятников к середине тагарской эпохи позволяет предположить резкое увеличение в VI-V вв. до н.э. народонаселения не только в ареале бытования культуры, но и во всем южно-сибирском регионе. Это было время активных контактов с мобильными южными соседями, а на севере- с таежными племенами. Городища и поселения, раскрывая материальное содержание культуры, также достаточно полно отражают формы отношений в коллективах и между ними. Например, ситуацию отражения нападения на поселок, место и роль при этом каждого индивида, социальной группы: воинов, женщин, стариков, детей. В материалах этих памятников проявляются также характер и содержание отношений с другими племенами или соседями, носителями других культур. Своеобразие строительных материалов, архитектура и планировка городищ и поселений позволяют подойти к конструированию космопространственных представлений, значение которых заметно в погребальных, культовых памятниках культуры.

На базе исследования только бытовых комплексов тагарской культуры, конечно, невозможно в полной мере воссоздать ценностные основания культуры, сконструировать ее модель. Так же, как и невозможно это сделать на материалах только погребальных комплексов. Такая модель есть результат синтетического анализа материалов всех доступных видов памятников. Кроме этого, она формируется в процессе сопоставления данной культуры с другими предшествующими или одновременно существующими. Таким образом, модель включается в культурно-концептуальный анализ, в картину всемирной истории.

Мировоззрение носителей тагарской культуры и всего скифо-сибирского мира, прежде всего, определялось культурно-историческими особенностями материального и духовного освоения окружающей действительности. Притом, это вполне определенная система взглядов, ценностных ориентации, которые отражены в сознании человека, а не являются разрозненными представлениями и убеждениями. Основой этой системы ценностно-мировоззренческих взглядов являлся не «мир в целом», а «мир как целое». Мировоззрение - это не сам мир, поскольку оно есть его отражение, но в то же время это не его статичная копия. Это именно аналог, в котором воспроизведены все основные компоненты мира и отношения между ними, то есть «устройство мира» в целом, включая природу, общество и мышление. Мировоззрение, как и мир, устойчиво и определенно и в то же время оно подвижно и изменчиво. Поэтому любое новое явление, представшее перед человеком, находит в нем свое место. Мировоззрение выступает регулятором практической деятельности субъекта. Структура мировоззрения в тагарском обществе представляла собой способ объединения и воспроизведения целостной системы знаний о мире, которая изменялась в зависимости от характера и конкретных культурно-исторических условий практического воздействия на природу, на организацию бытия в целом. Структура в данном случае - совокупность системообразующих факторов мировоззрения, отраженных в сознании в виде наиболее общих принципов, особенностей мышления, способов соотнесения различных знаний об окружающем с действительностью.

Тагарская культура оставила значительное число памятников, дающих представление о духовном мире, искусстве, культах, обрядах ее носителей. Здесь можно говорить о единстве стилистики тагарской культуры с культурой всего скифского мира, которое ярче всего выражено в зверином стиле, хотя в рассматриваемой культуре этот стиль имел свои особенности. Они определялись, прежде всего, своеобразием миропонимания и мироотношения носителей этой культуры. В сюжетном поле татарского звериного стиля преобладали нехищные животные (олень, баран), тогда как звериный стиль саков представлен в основном сюжетами с хищными животными. Эта культура является нам в многочисленных поделках из бронзы, золота, дерева и кожи, изображающих животных. Это олени в традиционной скифо-сибирской манере - с подогнутыми ногами, а также горельефные изображения стоящих баранов. Они являются декоративно-смысловым оформлением сакских и татарских предметов. Встречаются стилизованные изображения змей с лосиными головами. В этом смешанном образе присутствует, очевидно, возможность мифологического превращения одного из обитателей преисподней (змея) в подателя благ, каким являлся в это время лось. Часты изображения животных (в основном хищных) на навершиях ножей и вооружения.

В культурах Южной Сибири в конце бронзового века население еще не знает, в прямом смысле этого слова, изобразительного искусства. В дотагарских, андроновской и карасукской, культурах доминирует еще геометрический орнамент, и только с началом скифского периода в сибирской истории в семантике культур воплощаются мифологические зооморфные образы, то есть звериный стиль. Видимо, с этим временем можно связывать появление в Сибири мифологически осознанного изобразительного искусства, воплощавшего в себе картину мира того времени, многие из мифологических сюжетов которой открывают начало повествовательной формы в духовной культуре.

Помимо художественных образов, воплощенных в различных поделках, искусство этой эпохи нашло свое воплощение в оленных камнях, которые распространились по всему региону бытования скифо-сибирских культур, а также в значительной мере в петроглифах и орнаменте. Основываясь на сюжетах скифо-сибирского искусства, можно выделить следующие основные стороны мировоззренческой системы всего единства. Во-первых, представление о трехчленной вертикальной и четырехчленной горизонтальной структуре мира. Во-вторых, весьма развитое представление о живой материи и разнообразии форм, которые включают три стороны природы: человек, животное и растительный мир. В-третьих, представление о роли солнца как источника жизни. В основе мировосприятия лежало представление о движении, цикличности и развитии, переходе от одного состояния к другому. Все это нашло отражение в искусстве символов, в образах, сочетающих элементы разных животных.

Таким образом, перед нами не изображения конкретных животных, а изображения носителей определенной идеи, как, например, баран - это не просто баран, а носитель фарна. Олень с подогнутыми ногами и геральдическими рогами являл собой символ солнца, как полагают А.И. Мартынов [74] и другие исследователи (рис. 13).

Рис. 13. Образы «солнечных» оленей в культурах скифской эпохи Сибири

На наш взгляд, олень являет собой не столько символику солнца, сколько символику жизни, жизненной силы, которая питается и обогащается солнцем. Олень в этом случае олицетворял собой солнечную связь земли. В культурах скифо-сибирского мира и в частности в тагарской было несколько солнечных символов, передающих разное смысловое содержание. Это, во-первых, широко распространенные в скифском мире бронзовые и позолоченные солярные диски. На некоторых из них были нанесены концентрические круги или изображения злаковых зерен. «Основная идея - свет, лучезарность, движение подчеркивалась определенным набором средств: золотым оформлением бляшек, полукруглым рогом, который можно воспринимать как символ солнца, с насаженными на него такими же полукружиями, символизирующими идею движения, повторения»,- отмечает А.И. Мартынов [75]. Обычно в погребениях бляшки, изображающие оленей, находят рядом с солярными дисками, что символизирует жизнеутверждающую связь земного с солнцем. В большинстве своем эти предметы не единичны, а характерны для всего круга скифо-сибирских культур, что свидетельствует об их явных коммуникативных качествах, они несли идеи, понятные всему обществу.

Скифо-сибирский мир Евразии был зоной распространения и развития культа природы, растительных начал, возрождения жизни, плодородия, круговорота и цикличности в природе, что в целом можно охарактеризовать, как представления о Древе жизни. Культ природы в тагарской культуре, как и во всем рассматриваемом мире, известен в трех основных символах: 1 - дерево, 2 - антропоморфное существо и 3 - образ животного. Эти три ипостаси, по существу, определяют картину мира носителей скифо-сибирских культур.

В семидесятые годы в Горном Алтае с моим участием были проведены раскопки родового поминальника скифо-сарматского времени. Исследования показали, что связующим сакральным элементом этого родового святилища являлось Дерево жизни, которое символизировал столб, стоящий в центре поминальной ограды. В мифологии тюркоязычных народов Сибири дерево рождает и вскармливает детей, оно является символом жизни и залогом благополучия членов рода. Вырвать с корнями дерево- значит обречь на смерть людей, связанных с ним узами родства. На ветвях деревьев висят колыбели будущих детей. В реальной жизни умершего младенца хоронили в дупле дерева, буквально возвращая его в «породившее» лоно.

Рассмотрим теперь известное изображение богини плодородия с Деревом жизни на войлочном ковре одного из пазырыкских курганов Алтая, относящихся к IV-III вв. до н.э. (рис. 14).

Рис. 14. Символы Древа жизни в древних культурах Алтая

На нем изображена сидящая на троне богиня плодородия в длинных одеждах и большом головном уборе, украшенных знаками-следами. В одной руке она держит большую ветку, отростки которой заканчиваются пятью парами стилизованных фигур: два цветка (синий и красный) - чашевидной формы, желтый цветок в виде пальметки, два следующих (красный и желтый) - стреловидной формы, два красных в виде утолщений на конце и два (желтый и синий) в виде раздвоенных лепестков. Как полагает А.И. Мартынов [76], такое сочетание не случайно: эти пары символизируют мужское и женское растительное начала, пять пар изображают пять каких-то конкретных видов растений. Ножки трона также обрамлены парными фигурами, напоминающими по форме зерна растений, а спинка заканчивается опущенным вниз отростком, символизирующим корень, или земное начало. Головной убор в форме четырехугольной шапки в нижней части имеет черные волны, которые, по предположению Мартынова, напоминают пашню. Символика и ее связь в мифологическом изображении картины плодородия на ковре из пазырыкских курганов требует детального осмысления, но одно несомненно: в этом случае мы имеем символически оформленный, обобщенный и, видимо, единый для Южной Сибири того времени образ Великой богини плодородия. Думаю, уместным будет привести по этому случаю несколько строк из легенды шумерской Инанны, которая говорит о себе:

Мой отец дал мне небеса, дал мне землю. Небо поместил он, как корону, на мою голову, землю поместил он, как сандалии, на мои ноги.

Поскольку Мировое Древо мыслилось воплощением богини, ноги ее- это корни дерева, находящиеся в земле. Богиня плодородия часто изображалась змееногой, так как змея являла собой один из основных архетипов мифологического земного мира. Соответственно и верхняя часть всей композиции (в данном случае алтайской богини) была направлена в небо, представляя собой головной убор и саму голову богини. Устремленность в небо фиксировалась и в различных символических образах Древа жизни.

Близкие по семантике, но различные по стилистике изображения Древа жизни встречаются в различных поделках Амударьинского клада, а также в коллекции Петра I из Сибири, известных по раскопкам С.И. Руденко. Символика Древа жизни присутствует и на многочисленных петроглифах Сибири и Алтая. Здесь козел и баран - наиболее распространенные образы. Для этих изображений характерна условно-схематическая передача туловища животного и несоизмеримые по отношению к нему рога-деревья, которые и являются носителями основного смысла (идеи). Рога оформлены по-разному: в виде прямых или загнутых отростков, круто завитой спирали или необыкновенно длинной елочки с отростками. Такое разнообразие в изображении рогов животных не случайно; по мнению Мартынова, образ козла был важной мифологической фигурой в сложных представлениях о плодородии, круговороте природы.

Изучение памятников искусства тагарской культуры позволяет построить мифологическую модель носителей этой культуры. Попытка построения модели скифской культуры была предпринята в работах Д.С. Раевского [77]. Многие его методологические установки конструирования модели мира культуры могут быть использованы для воссоздания духовного мира тагарцев. Раевский рассматривает миф в качестве основного средства моделирования культуры, и с этим трудно не согласиться.

Миф как средство моделирования- это не повествование о героях и богах, это структура сознания, представляющая область веры, это система символических форм, отражающих мировоззрение. Миф при этом не только знание (как сказание) - это текст культуры. Для того чтобы понять культуру, необходимо понять текст, в котором миф выступает формой жизни. Тогда понятной становится символика природного и человеческого, которую являет тагарская культура в своих памятниках.

В тексте тагарской культуры можно выделить ряд мифологических сюжетов, структур или форм жизни, которые составляют основу культуры. Это, прежде всего, дерево - человек - животное. Космос этих смысловых единиц выражает символический мифический мир, в котором отражены формы рождения и развития, формы организации мира. Мифический человеческий мир - это мир чувственной субъективности, т. е. человек читает текст природы, как собственную жизнь.

В мифическом мире все способно оборачиваться во все. В тагарской культуре это оборотничество представлено в кентаврных формах из пазырыкских курганов, где древний художник явил нам удивительное единство человека, коня, птицы и дерева, причем это единство выражено в трех сферах жизни, на трех уровнях: уровень земли, уровень человека, уровень неба.

Художественная деятельность многих народов еще не имела в полной мере самостоятельного бытия, но была неразрывно слита с теми аспектами социальной жизни, которым в большей степени присуще внеэстетическое содержание. Здесь мы сталкиваемся со вторым контекстом понимания культуры - культура как ритуал. Без этого контекста невозможно понять мировоззрение древних людей. В ритуальных действиях и предметах ритуалов заключены символические смыслы данной культуры. К числу основополагающих ритуальных предметов тагарского мира можно отнести зеркала - солярные бронзовые диски, которые обычно носили у пояса или подвешивали на груди. Они могут рассматриваться как знак космического единства, единства человеческого и верхнего миров, а также как символ солнца и света (добра), оберегающий от темных сил (зла), как амулет, несущий силу плодородия, рождения. Недаром на этих солярных дисках часто изображалось зерно. Ритуал в культуре всегда связан с особой магической семантикой ритуальных предметов. В тагарской культуре такой семантикой обладали оленные камни, стелы на курганах и святилищах (рис. 15.1 - 15.2).

Рис. 15.1. Оленный камень-стела раннего железного века

Рис. 15.2. Развернутое символическое изображение на оленном камне
(по В.В. Волкову и Э. Новгородовой.)

Их происхождение, очевидно, можно связать с ритуалом жертвоприношения Древу жизни. Они символизировали устремленный вверх дух жертвенных животных. Поставленные на местах святилищ, то есть местах поклонения предкам знатных людей, эти стелы символизировали единство (связь) трех миров жизни: нижнего (земли), человеческого (среднего) и высшего (небо - солнце).

Космомагическая семантика связи миров в архитектуре святилища у Большого озера с особенностью подчеркнута наличием стел в каждом из них. Далее мы постараемся раскрыть мифологическую тайну этого интереснейшего памятника древних веков. Во всей планировке Большеозерского святилища отражены космоорганизационные представления тагарцев, а также наглядно представлена родопреемственность их культуры, почитание и поклонение предкам.

В целом, рассматривая модель тагарской культуры, мы хотели бы представить ее как единство двух полей: семантического (смысло-содержательного) и технологического (формального). Семантическое поле образуется четырьмя основными элементами: дерево, животное, космос, а центральный основополагающий смысловой элемент - это сам творец культуры, человек. Эти элементы взаимодействуют на трех уровнях жизни. Уровень земли (низ), уровень человека (середина), уровень неба (верх). Мифическая культура еще не знала наших представлений о времени и пространстве. Время как развитие природы, пространство как площадь человеческого обитания и небо даны здесь в неразрывном единстве. Наглядно семантическое поле можно выразить следующим образом:

Технологическое же поле представляет формы и технологии, оно заполнено формами всех сфер жизни. В хозяйственной жизни - это комплексные скотоводческо-земледельческие формы с преобладанием бронзовых орудий, хотя тагарцы уже знакомы с производством и использованием железа. В социальной жизни - это формы родоплеменной жизни с переходом к военно-демократической государственности. В духовной жизни - это религиозные формы, которые в самом общем виде можно обозначить как тотемические. К технологическому полю относится и стилистика искусства. В стиле выражается единство внешней и внутренней эстетической формы, то есть единство идей и способов ее воплощения. Звериный стиль - это визитная карточка эстетики скифского мира. В тагарской культуре эта стилистика нашла свое яркое самобытное выражение.

Единство семантического и технологического полей в духовной культуре выступает как система культов, в которых трансцендентные мировоззренческие представления воплощаются в системах ритуальных действий. В тагарской культуре можно выделить в качестве основополагающих культ солнца, культ Древа жизни, культ животного - хранителя рода и культ животного - носителя Древа жизни, культ предков. Основной смысловой структурной единицей, организующей всю духовную жизнь общества, являлся миф, вера в неразрывное человеко-природное единство. В то же время это первая форма трансцендентности в сознании, то есть форма различения миров. Миф явился основанием всей духовной культуры скифо-сибирского мира. Оба поля культуры разделены автором чисто абстрактно. Такая форма предпринята для более четкого структурного представления элементов культуры. Реальная культура есть единство формы и содержания, которое является нам во всем многообразии памятников скифо-сибирского мира.